— Хочу спросить про обстоятельства, которые нас связали. Все же не каждый день можно поехать с Катей Кищук на концерт Билли Айлиш. Как тебе то, что ты увидела?
— Мне понравилось, это все очень душевно. Мне кажется, что людям эта душевность и нравится [в Билли]. Это такое второе дыхание Ланы Дель Рей.
Я как раз сюда летела с чуваком, который весь полет меня доставал. Он спросил: «А кто тебе нравится из таких грустняшек?» Я: «Ну Лана Дель Рей» Он такой: «Ох, и соглашусь, и пойду в отрицалово. Мне нравится ее слушать, но я был на ее концерте. И так хочется поулыбаться, но все так грустно. Born to die».
И я с ним согласна, хотя понимаю, что мой альбом — это тоже адские слезы и слюни: «Сука, надо что‑то менять». Я себе закладываю цель все-таки вытаскивать людей из ****** [плохих] состояний, потому что сама хотела бы, чтобы меня кто‑то из таких доставал. Чтобы была такая музыка. Но мне надо было высказаться, и сейчас меня будто подотпустило. Появились новые цели.
У Билли прикольный образ — такой тумач-тумач-тумач всего. А людям такое нравится, они любят разглядывать. И ее брат [Финнеас] умеет делать так, что хочется рассматривать музыку Айлиш. <…> Но это просто *********** [крутейший] проект, они оба безумно талантливые. Это вдохновляет.
— Давай из Купертино переместимся в Тулу. Вспомнишь самое крутое воспоминание из детства? Какие картинки всплывают?
— Мы каждое лето [семьей] ездили на поезде в Крым. Обожаю поезда! Вторая полка… Ты собираешь рюкзачок, кладешь туда раскраску… Когда у меня появился CD-плеер — это вообще был разрыв башки. Помню, как мы едем в поезде, а мне подарили… Нет, не подарили, а я сперла у сестры диск Елки — у нее была песня «Девочка в «пежо». Она мне нравилась настолько, что я на полной громкости в поезде ее слушала. В какой‑то момент меня пихнула сестра и сказала: «Если ты не выключишь это сраное «Пежо», я тебя просто уничтожу!»
Еще вспоминаю городской парк. Если ты не знал, он входит в десятку крупнейших парков Европы (143 гектара, из которых 97 гектар занимают лесные насаждения. — Прим. ред.). Я всегда людям, приезжающим в Тулу, советую первым делом сходить в Белоусовский парк. Там прямо прикольно.
В детстве вообще было классно в Туле жить. Но там негде учиться и работать. И если у тебя стоит цель жить как‑то интересно, то ты оттуда уезжаешь. Причем, когда мне было шестнадцать лет и я решала, что делать дальше, там вообще ничего не было. Сейчас Тула — европейский маленький городок. Открыли набережную, «Октаву», заработала «Искра». Теперь там есть все для счастливой классной жизни.
— Ты упомянула сестру. Расскажи про нее: насколько вы с ней близки, помогает писать тебе песни?
— Моя сестра Оля — вундеркинд (смеется). Она не помогает писать мне песни, совсем не умеет петь. Очень смешно, когда она это делает! Мы с ней абсолютно разные, у нас с ней разные отцы: Оля очень серьезная, полная противоположность [меня], умеет откладывать деньги, доводить дела до конца; короче, она умеет все, чего не умею я. И она не может никогда расслабиться. Иногда звонит мне и говорит: «Как ты это делаешь?»
Я не ищу каких‑то проблем, делаю все налегке. Поэтому мы друг у друга берем эти качества и понемногу дополняем. Хотя мы вообще не общались, пока мне не исполнился двадцать один год. Совсем друг друга не понимали. У нас еще [большая] разница в возрасте: она меня старше на пять лет. И это очень тяжелая разница: рождаюсь я — ей не хватает внимания; ей десять — она играет в куклы, а я бегаю, творю херню; потом ей пятнадцать, у нее мальчики, а я играю в Барби; затем двадцать — она уже с парнем, а я ворую ее одежду.
Сейчас она живет на Филиппинах, фридайвит. Буквально вчера писала мне, что прошла какую‑то штуку и стала судьей, теперь она может проводить соревнования. Причем сделала все всего за полгода.
— Как ты оказалась в Бангкоке?
— У меня была очередная депрессуха. Я тогда рассталась с Глебом Голубиным (рэпер Pharaoh. — Прим. ред.). Никакой его вины нет, это было мое решение. Мы оба были маленькие, мне было очень тяжело. Жила тогда с другом Никитой, мы снимали комнату. Он не знал, как меня успокоить, мне было прямо фигово. И сказала ему: «Знаешь, я не хочу находиться на одной земле с этим человеком» Начала искать варианты, как бы мне отсюда ****** [уехать]. Конечно же, у меня не было никаких денег, но мне было ***** [плевать]. У кого‑то что‑то одолжила, у мамы попросила, что‑то отложила и полетела. Было буквально 5000 рублей на кармане. Негде было жить.
— Как так получилось? Прилетела — не было друзей, никого?
— Были друзья, но… Разные бывают друзья, ты же сам прекрасно знаешь. Не люблю об этом рассказывать: людям почему‑то кажется, что я жалуюсь.
Я всегда была на позитиве, не относилась к этому как какой‑то проблеме. Это экспириенс, это круто, мне нравится так жить.
— Тогда расскажи какую‑нибудь историю из жизни в Азии, которая описывает то время и то, чем ты тогда занималась.
— Вообще, в Бангкоке было суперсчастливое время. Там очень дешево. Можно было сделать какую‑нибудь работу — например, съемку для какого‑нибудь стритвир-бренда, — они заплатят 7000 бат (примерно 14 500 рублей по текущему курсу. — Прим. ред.). А я питалась стрифудом за 10 бат, то есть тогда я была богачкой. Могла путешествовать по островам. И это было самое лучше время! До сих пор мечтаю там купить себе квартиру или какую‑нибудь недвижимость, потому что там ******** [очень подходящий] уровень жизни. Там ты себя чувствуешь человеком. Ешь вкусную еду, свежие фрукты — короче, все супер! Есть в чем ходить, чем заняться.
Потом я переехала в Китай — из *********** [офигительной] сказки в ад. Настоящий ад! Где негде дышать, нечего есть, где ни один человек не знает английского языка, поэтому тебе приходится учить китайский. Ты в полном шоке. Плюс я привыкла, что в Бангкоке меня снимали друзьяшки, была там в какой‑то компании. Приезжаешь в Гуанчжоу — там до хера моделей. Я не была ни в каком агентстве, у меня маленький рост, меня тупо не брали. В Бангкоке всем на это было похер, а в Китае ни хрена: «О, роста нет! Пошла ***** [к черту]».
У меня было там несколько съемок. Так они замазывали мою родинку на щеке. Это безумно бесило. Терпела всю эту ***** [ерунду], потому что надо было как‑то выживать. Нельзя было встать, стереть все с себя и сказать: «Идите на хер!» И вообще, китайцы — жесткий народ, особенно в работе. Идешь есть — сразу останавливают время твоей работы. Ни одна лишняя копеечка к тебе не упадет. Было очень тяжело. В какой‑то момент поняла, что таким фрилансом я себе ни на что не заработаю и просто с голоду помру.
В Гуанчжоу был клуб Duo (судя по описанию на TripAdvisor, заведение закрылось. — Прим. ред.) — единственный, в котором работали модели. Они туда просто приходили вечерком и тусовались. Клуб им за это платил деньги, типа спасибо, что вы пришли, такие красивые. 300 юаней (примерно 2600 рублей по текущему курсу. — Прим. ред.). Помню все, ***** [черт побери]! И я поняла: «******* [очень круто], надо пойти в этот клуб. Узнать, что там и как все работает» Но шла я туда не с надеждой, что сейчас постою и мне денег заплатят, а чтобы спросить, можно ли там менеджером работать, человеком, который набирает всех этих моделей. Получается, что у меня будет уже не 300 юаней, а…
— 600!
— А как можно больше! Буду знать всех девчонок. И вообще, все будет офигенно: я буду главной, все ко мне будут обращаться.
Так и получилось, конечно же! Пришла, познакомилась с боссом клуба, мы легко нашли общий язык, и я стала его помощницей, набирала девчонок, была мамаситой Китая. Все ко мне обращались, чтобы я их вписала. Это было круто!
Работа была классной до того момента, пока мне не стало плохо. Я всегда работала по ночам, а днем спала. В какой‑то момент в клубе появился какой‑то чел, который мог понравившейся девчонке что‑то подмешать. Мы это сразу заметили. Начали разбираться, кто и зачем. Нашли этого чувака. Причем на чистую воду вывела его я. Но через неделю после этого наркотики подсыпали уже мне.
Не помню, как ко мне попал бокал, обычно на работе вообще не пила, кто‑то очень тонко меня развел. Помню, как после глотка почувствовала что‑то не то. Хватаю сахар, закидываюсь, вызываю себе тачку. Я тогда встречалась с мальчиком, пишу ему: «Виталик, меня траванули, еду домой». И три дня я провела в бесконечной депрессии. Было очень плохо и тяжело. Какие‑то странные вещи происходили в Китае. Но было интересно.
— Насколько правда, что ты попала в музыку, опоздав на самолет в Китай?
— Да, это так. Я просто не села в самолет. Вернулась в Россию, потому что очень сильно заболела, у меня началась паранойя. Мне казалось, что я в любой день реально умру.
Причем у меня не было денег на билет домой. Улететь мне помог турок из заведения Taksim, очень классный мужик, с которым мы общались. Он узнал, что я заболела и что мне очень плохо. Просто позвонил и сказал: «Я тебе билет купил. Пожалуйста, езжай домой. Пусть у тебя все будет хорошо». И я полетела.
Надо мной бы просто поржали и сказали: «Ну давай, звезда!» Да и компания у меня всегда была довольно-таки пацанская. Там такие вещи нельзя было говорить. Иначе ты бы вышел весь в говне, зашел бы домой и спать бы так лег (смеется).
Когда вернулась домой, то не смогла найти себе занятие. Я прилетела с нулем в кармане. Мама грустно на меня смотрела, а я ей: «Мне надо обратно». У нее истерика, у всех тоже. Меня ведь давно не было, и тут я приезжаю. Все были на жутких нервах. Помню, что как‑то странно собирала чемодан [в Китай]. Думала: «Какая‑то ***** [чертовщина]». Будто я никуда не улечу, было предчувствие. Уезжала на негативе, на жутких эмоциях, аж воняло.
Поехала в аэропорт… ***** [черт], я тебе клянусь! Села на «Аэроэкспресс» в нужное время, доехала, отстояла регистрацию. Подхожу к стойке, а мне: «Регистрация закрыта». Я говорю: «Окей, что можно сделать?» Мне отвечают: «Оплачивайте штраф и проходите». А у меня же [в кармане] полный ноль! Рыдаю, умоляю меня пропустить, говорю: «Это вопрос жизни и смерти! Я умру, если не полечу!» А мне: «Девушка, вы с ума сошли?»
У меня начинается истерика, выбегаю на улицу, потому что не могу дышать. Беру телефон, звоню маме и говорю ей, что я самое отвратительное создание, которое существует на планете Земля: «Не знаю, как я опоздала. ******** [профигачила] билет, на который вы все мне собирали. Все, я никуда не лечу». А мама такая: «Ну, значит [тебе туда] и не надо. Расслабься, езжай обратно в Тулу и не парься».
И я на дикой истерике еду обратно. Какое‑то время просто валяюсь дома. Моя подруга позвонила мне: «Долго собираешься этой ****** [фигней] страдать?» Говорю: «А че тебе надо-то?» Она такая: «Тут кастинг в «Серебро». Попробуй!»
— А ты тогда слушала группу «Серебро»?
— Мне очень нравилась «Мало тебя». Кажется, от Dead Dynasty был на нее ремикс. Некоторые песни — просто ******** [великолепные]. Конечно, я знала. Это же ******** [отличный] проект! И [участие в конкурсе] «Евровидение», и [известные] в миру, и все-все-все — не то что «Блестящие» или «Фабрика». «Серебро» — все же прикольно.
Я сначала в какое‑то отрицалово [на предложение подруги] пошла, а потом подумала: «Ну **** [эх], была не была!» И записала видео. Если бы в России побольше людей знали английский язык, они бы сказали: «У-у-у, ****** [жесть]! О чем ты поешь?!» (Смеется.) Ну я спела то, что мне нравилось, сыграла на домре, записала ее на диктофон.
— А откуда домра?
— В музыкальной школе у меня была. Играла чуть-чуть. Ну там и играть-то нечего! Тебе любой лох может показать, куда пальчики ставить, и ты сможешь что‑то набренчать.
Ну и все, мне позвонили, пригласили на кастинг из десяти человек. Помню, что я была последняя. Мне говорят: «Ну что, какие песни будете петь?» И я что‑то начинаю перечислять, но не «Серебра». Они такие: «Так надо песни группы!» А я ***** [никаких] не знаю слов, кроме припева «Мама Люба, давай!», который тогда был на слуху.
Открываю телефон, смотрю [песни]… А надо спеть и английскую, и русскую! Что‑то заучила. И все — зашла, что‑то пропела.
— Помнишь, что это были за песни?
— Да, я пела «Mi-mi-mi» и… и-и-и… и-и-и-и-и… (смеется) И не помню! ***** [Черт], это было давно, не суди меня строго! (Смеется.)
— Кажется, что практически сразу после результатов финального кастинга вы записали песню «Chocolate». Как это было?
— Да классно! Я ведь до этого никогда не записывалась в студии. Думала: «Вау! Прикольно!» Записалась — меня похвалили: «О, Катюха шарит! Клевый английский, молодец!» Потом сняли клип.
Я вообще застенчивый человек. Было тяжеловато во все это входить. Но я не рвала жопу, чтобы это случилось. Точнее так.
Ко мне никогда не приходят деньги, пока я недобатрачу до определенного уровня. У меня так со всем в жизни: пока что‑то не пройду, пока чему-то не научусь, хрен что получится. В такой системе есть один большой плюс: если ты стараешься, если ты трудишься, у тебя в любом случае будет результат. Поэтому я стараюсь на месте вообще не сидеть. <…> Надо постоянно крутить велик!
— Ты помнишь свою первую встречу с [продюсером «Серебра»] Максимом Фадеевым? Что он тебе тогда сказал?
— Да ничего. (Смеется.)
— Как вообще с ним строилось ваше общение?
— Мы очень мало общались. Типа — когда что‑нибудь происходило. Он босс — вот такое было общение.
— К музыкальному рабочему процессу он имел какое‑то отношение?
— Да. Обычно он меня никогда не правил. Давал какие‑то комментарии.
— Я где‑то вычитал, что в какой‑то момент Фадеев начал активно участвовать в вашей личной жизни. Насколько это правда?
— Ой, да ладно! Зашли просто с молодым человеком в офис, Фадеев там тоже был. Он такой: «Это, **** [блин], кто?» Я: «Это мой парень!» Ну мы и шлепнули фотку, поржали, это был такой прикол.
— Как у тебя строились отношения с [другими участницами «Серебра»] Олей Серябкиной и Полиной Фаворской? Общаешься сейчас с девчонками?
— Общаюсь — что с Полиной, что с Олей. Я живу настоящим моментом, а в нем [с нашими отношениями] вообще все отлично.
С Олей мы вообще сдружились до такой степени, что после выхода из группы нам было странно. Мы созванивались и говорили друг другу: «***** [черт побери], так странно, что мы не летим куда‑то вместе!» Мы проходили через такую крипоту. На гастролях мы вообще друг без друга не существовали. Нам было очень тяжело в этих расставашках. Мы сначала не верили, что это произойдет, а когда случилось, было даже стремно чуть-чуть.
С некоторыми людьми я прямо очень клево синхронизируюсь. Обычно это происходит с очень простыми, как пять копеек. А Оля как раз такая — она ****** [очень] простая.
Сейчас мы видимся не так часто, но заезжаем к друг другу в гости. Разговариваем до глубокой ночи. Я доверяю Оле свои секреты, она мне — свои. Круто, что есть человек, которому ты можешь что угодно рассказать, и это никуда [наружу] не уйдет. Это настоящая дружба. Я ее очень люблю.
А Полина… Мы с ней совсем не похожи. Люди либо подходят, либо нет. Хоть она очень классная девчонка, мы классно все вместе гастролировали.
— Давай какую‑нибудь смешную историю из ваших поездок, которую ты еще никому не рассказывала.
— В основном все истории всегда были связаны с Олей… (Смеется.) Я спокойный человек, а она дебошир. Обычно приходилось играть роль мамы, чтобы вытаскивать Олю из всякой хероты.
Самую эпичную историю я, кажется, кому‑то уже рассказывала — как Оля напрочь затопила свой номер. Нам запретили туда возвращаться. Тогда краем уха услышали, что мы хуже, чем Шнур (смеется). И мы такие: «Это ******** [отличный] комплимент! Такого мы еще не слышали».
У Оли есть такая тема: никто так ********** [офигительно] не орет, когда ругается, как она. Со стороны это выглядит прямо опасненько. В одной из поездок наши ребята-музыканты набухались. У нас тогда был звукач Дмитрий, который всегда ходил в очках. Приезжаем в аэропорт — очков у чувака нет, еле-еле его узнали. Видимо, где‑то ******* [потерял]. Понимаем, что от парней прямо несет. Оля накапливала злость, а потом ее прямо прорвало. Завела всех в какой‑то тупичок и начала орать. Это было очень смешно! Она прямо дико метелит. Но самая жесткая история с гастролей — это когда мы падали в самолете.
— Что?
— Да, мы падали в самолете. Это сейчас я сижу с улыбкой, а тогда был ****** [кошмар]. После того как мы в итоге приземлились, бахнули с девчонками нормальное количество алкоголя. На нас это даже не повлияло — мы были как стеклышки, нас трясло.
Короче, у нас были проблемы с закрылками, а приземлялись мы в Черногории. Чер-но-го-рии! Гории, **** [блин]! А без тормозов-то перед тобой гора — и все.
Я тогда спала, проснулась от ощущения, что что‑то не так. Бужу Олю и говорю ей: «Слушай, какая‑то ***** [чертовщина] происходит. Очень долго летим». Зовем стюардессу — она нам отвечает: «Все нормально». Я говорю: «Тогда я могу пожрать?» Она такая: «Ну, вообще-то, да». Эта стюардесса уходит, мимо идет другая. Зову ее, а она вся зажата. Опять спрашиваю про еду, а она уже говорит: «Нет, девушка, сейчас нельзя». И буквально через пять минут все начинает мигать, стюардессы стоят в проходе, объявляется аварийная посадка.
Весь самолет орет, кто‑то начинает молиться, дети плачут. Женщина сзади нас орет: «Я ***** [имела] в рот этот S7!» (Смеется.)
— Вспомнил, о каком рейсе идет речь!
— Это ****** [ужас]! Прикинь, ты скоро умрешь, а последнее, что ты сказал, было это. Это был момент, когда я написала маме прощальную эсэмэску. Понятное дело, что она не отправилась, но я пыталась. Помню, как в голове была мысль: «Так, я последний раз вижу свои ноги». Ты особо ни о чем не думаешь, смотришь на себя как будто со стороны. В этот момент ко мне поворачивается Оля и говорит: «Мы не умрем, у нас сегодня корпоратив, мы должны выступить!»
Мы так жестко садились, но в итоге все обошлось. Доехали до места, выступили. Это был самый лучший корпоратив, на котором я выступала! Я так в жизни никогда не радовалась работе. Говорили друг другу: «Как ******* [хорошо]! Мы можем петь на сцене! И ноги мои здесь!» Короче, были классные ощущения! Лететь обратно, конечно, было уже страшновато, но ничего, нормально.
— Расскажи про свое расставание с продюсерским центром Фадеева. Это было как у Левана (Горозии. — Прим. ред.) с Black Star или все было чинно, мирно, благородно?
— Благородно, но я бы не сказала, что было безболезненно. Я же это место воспринимала как свой дом. Со всеми его сотрудниками классно общалась.
У меня были разные состояния в «Серебре». Поначалу мне было плохо. Потом Оля мне сказала: «Тебе понравится, подожди чуть-чуть, надо просто привыкнуть». И мне начало нравится, я получала удовольствие от концертов, меня уже перед ними не трясло.
А потом мне стало без причины ***** [плохо]. Со мной такое бывает: вроде все хорошо, а после становится грустно и тяжело. Были, конечно, какие‑то мелкие моменты, но это обычные минусы продюсерского центра. Типа — не можешь делать то, что тебе нравится. Но я тогда безумно была рада, что вообще деньги начала зарабатывать. На тот момент мне было по херу, что кто‑то что‑то мне не разрешает. Хотя каких‑то диких запретов мне никто никогда не ставил. Я вела нормальную жизнь.
Мне вообще до сих пор кажется, что из‑за того, что в продюсерском центре мне не запрещали быть самой собой, многие и не догадываются, что я пела в «Серебре». Они такие: ну, Катя Кищук! И все. С определением «бывшая солистка группы «Серебро» я сталкиваюсь крайне редко. Хотя к этому я морально была готова.
— Как появился никнейм Katerina?
— Мы перебрали кучу вариантов…
— Прости, а «мы» — это кто?
— Я и [мой менеджер] Феликс (Семибратов. — Прим. ред.). То есть я перебирала варианты, говорила Феликсу: «Есть это, это и это». А у Феликса есть такая тема: «По-моему, нормально». (Смеется.) И так — абсолютно на все! Включаю ему трек, а он: «Ваще *********** [расфигачивало]!» (Смеется.) А песня — ну средненькая. Ему нравится вообще все [что я делаю]: «Катюха, ты лучшая! Что ты задаешь риторические вопросы?» Он меня тупо любит.
Феликс широко мыслит, и так бывает, что у таких людей иногда отсутствует [критическое] мнение: тебе кажется, что вся музыка ******** [отличная]. И у меня есть такая тема. Поэтому это все [наша с ним коллаборация] — ядерная бомба (смеется). Потому что мы ***** [ничего] не понимаем! (Смеется.) Мы не умеем друг другу давать советы, это превращается в ад.
О чем мы говорили?
— Про Katerina.
— Мне надо было подобрать имя, которое работало бы и там [на Западе].
И потом… Ты сейчас будешь ржать! Я искала себе концертные костюмы. Моя подруга Оксана Бабенко присылает мне какую‑то жесткую фирму с соответствующими нарядами — латекс, какие‑то висюльки, все очень дорого. Но круто, мне нравится! И тут я вижу какой‑то странный чокер: он выглядел как русская люстра с хрусталем. Смотрю — называется Katerina. Я такая: «Сука!» (Бьет кулаком по столу.) «То, что мне нужно! ****** [чертов] чокер!»
За два дня до этого пообещала Феликсу, что у него будет название. Еще тогда подумала: «***** [черт побери], зачем я это сказала?» Проходит ровно два дня — название есть.
Звоню ему: «Буду называться Katerina». Он: «Ну неплохо!» Позвонила подруге Юле, а она: «Звучит как название яхты!» (Смеется.) Начала фантазировать, как сделаю фотку с яхтой; прикинь, это же просто ****** [пушка]!
— Звучит по-простому.
— Да, и мне это очень нравится! Мне показалось это забавным. Потом поговорила со своими друзьями-америкосами — все сказали, что это пушка! Еще [Юрий] Бардаш мне навалил: «Katerina? ****** [круто], бери!» — ему очень зашло.
— Ты мне рассказала, что он пытался взять тебя под свое крыло. Почему не вышло?
— Мы действительно разговаривали, но немного не про это. Просто мне в один момент начало недоставать человека, который следил бы за процессом — что вообще происходит — и как‑то структурировал мою работу. Было тяжело все самой делать: я ставлю себе супервысокие цели, а у меня не хватает ни средств, ни сил, ни понимания.
В бизнесе я идиотка, особенно в музыкальном. Хотя понимаю, что с той музыкой, которая сейчас у меня есть, я иду большими шагами; за какие‑то полгода я круто выросла. Мне нужен был такой человек, и мы общались с ним [Бардашем], чтобы он следил за такими вещами-делами. А потом он мне сказал: «Катюха, у тебя и без меня все получится. Считаю, что тебе вообще не надо париться».
Сейчас мы работаем с Ваней Недры, он мне очень нравится, клевый музыкант. Вот он как раз тот человек, который начал говорить мне свое мнение. Раньше такого человека у меня не было. Из‑за того, что он очень музыкальный и чуть-чуть ******* (чудаковатый), он мне очень подходит. В работе с ним у меня наконец-то получилось встать на ноги и почувствовать, что ты не качаешься вправо-влево, а стоишь ровно. Он меня держит в классной плоскости.
— Как ты вообще определяешь свою музыку, есть какое‑то подходящее определение?
— Пока нет.
— Окей, какой стилек тебе хотелось бы делать? До интервью ты сказала, что первый альбом получился грустным, сопливым. Что будешь дальше, что‑то веселое?
— Прикол в том, что я не ставлю себе рамок и ограничений. Это то, о чем мы говорили: когда широко думаешь, когда тебя ничего не останавливает, ты теряешься. И я до сих пор теряюсь. Это процесс. Я ведь из группы [«Серебро»] не так давно ушла. Не так много времени прошло. Но я уверена, что в 2020 году все круто догоню и сделаю. Я потихонечку начинаю понимать, что мне нравится в музыке — в какие эксперименты стоит двигаться, а в какие лучше не надо.
Что касается стиля. Я думаю, что все сильно намешалось. [У меня] это все будет электронная музыка. Вот слушаешь ты FKA Twigs — вот как это назовешь? Ну *** [черт] знает! И я не знаю. Слушаешь Deb Never — у нее мешанина стилей на альбоме. [Как это назовешь?] Тоже непонятно. Но я двигаюсь к тому же. Я не хочу быть поп-рок-певицей или рэповать какую‑то ***** [фигню]! (смеется) Рэповать умными темами нельзя. Точнее — можно, как это делает Оксимирон. Только слушать не очень приятно. (Смеется.) Рэп хочется слушать, когда там [читают] о какой‑нибудь ***** [ерунде]!
Не ставлю себе рамок, я просто хочу экспериментировать. Все это сплошной эксперимент.
— А что тебе нравится слушать?
— Мне нравится Slowthai и JPEGMafia. Очень нравится Дилан Брейди и его альбом «100 Gecs». Еще Доминик Файк и Соланж. Мне нравятся всякие старенькие поп-рок-группы — например, Fall Out Boy. Люблю Blink-182, а трек «Always» вообще могу слушать бесконечно долго на репите — обычно слушаю такую музыку в самолете; позитив, романтика, ты в полете — все супер!
Еще мне безумно нравится Джоанна Ньюсом — она вообще для меня икона, лучшая женщина. Насколько она криповая, странная — это очень круто! Мне нравится за ней наблюдать; она еще играет на арфе, и эти пальчики! Мне нравятся артисты, у которых есть детальки, их прикольно разглядывать.
Например, у Билли [Айлиш] — коммерческие детали, а у Джоанны — самобытные. То есть не просто толстовка, которую может купить любой человек. Я смотрю на Slowthai, который всегда ведет себя на грани дозволенного, — и это ******* [офигенно]. Нравятся детали, где есть энергия. Смотришь вот на Deb Never и думаешь: «Интересно, в ней больше мальчика или девочки?» Она ведь не берет какие‑то суперноты, тебя привлекает именно личность. Сейчас нам не нужны Бейонсе, Адель, кто‑то еще — нужны личности, за которыми интересно наблюдать, за которыми пойдет народ.
— Про фит с White Punk. Ты сказала, что тебе не понравился результат. Что не так?
— Мне не понравилось, как я звучу. (Смеется.) Я сказала Дане: «******* [к черту]! Не пиши меня, что это я спела! Кто меня вообще узнает?» А он мне написал: «Катя, это не по-пацански». Кто‑то сказал, чтобы я расслабилась, что сделать было очень тяжело. В итоге как‑то тему отпустила, трек вышел, я его послушала и подумала: «Ну ладно, прикольно».
— С кем сейчас ты общаешься из Dead Dynasty?
— Они уже все не в Dead Dynasty! (Смеется.) C Сеней Saluki, Southgarden, Evian Voag, но у него никогда нет телефона — он вообще с другой планеты чел; но общаемся как‑то, иногда получается!
— Как вообще ты оказалась рядом с ними?
— Да просто нас всех в одно время что‑то соединило, интересовались одним и тем же, нравился какой‑то один стилек. Но я бы не сказала, что я в этой тусовке принимала какое‑то участие.
Я тогда приехала в Москву. Училась, работала — было очень тяжело. У меня здесь не было мамы-папы, у которых я могла бы жить, приходилось зарабатывать, как‑то себя кормить. Я была погружена в это. А ребята делали что‑то прикольное, и я могла [с помощью них] отвлечься, побывать в какой‑то тусовке. Мне нравилось им помогать.
— А что ты делала?
— Находила девчонок в клипы, стайлила, искала визажистов и бла-бла-бла. Просто помогала, чем могла.
— Возможен ли когда‑нибудь фит с Pharaoh?
— Думаю, нет.
— Есть музыкант, с которым ты хотела бы когда‑нибудь поработать?
— Есть, но я не хочу говорить… Мне нравится то, что делает Платина. Это очень смешно и классно! Мы общаемся, с ним было бы прикольно [что‑то сделать]. Но я из тех людей, которые сами ничего никогда не предлагают. Я стеснительная, мне тяжело подойти и сказать: «Чел, а ты не хочешь что‑нибудь сделать?» Всегда жду чего‑то. Но если Платина когда‑нибудь предложит мне фит, то я запишусь сто процентов! (Смеется.)
— Нашел у тебя в подписках инстаграма комика Сашу Долгополова, а в твиттере ты писала, что пересмотрела его интервью Дудю несколько раз. Чем тебе нравится Санек?
— Мне очень нравится его мировоззрение, оно схоже с моим. Разделяю его точку зрения и постоянно в интернете пытаюсь сказать: «******* [надоело], что все друг друга судят». Никто такого права не имеет. Нельзя судить других — что они делают, как они выглядят. Я смотрела как в зеркало. И понравилось, что это было не интервью, а монолог Долгополова. (Смеется.)
Чтобы ты понимал: до этого интервью я вообще не знала, кто это такой. Я ведь вообще нечасто смотрю ютьюб — сижу в своих соцсетях, о чем‑то мне докладывают друзья. В ютьюбе еще и говна столько, что ****** (ужас). После просмотра схватилась за голову: «***** [черт], неужели такие люди существуют?!» Какого хера все друг друга ненавидят?! Давайте об этом говорить чаще! Потом посмотрела его стендапы — это же невероятно талантливый чувак!
Но самое ******** [крутое] было в конце этого интервью, когда он (Долгополов. — Прим. ред.) сказал: «Это крутое шоу, это полезно для моей карьеры, но исходя из того, каким человеком я хочу быть, я здесь проигрываю». Блин, это великолепно! Не хочется перенасытить людей собой. Почему я ненавижу паблик «Рифмы и панчи»? Так и напиши — ссаный паблик «Рифмы и панчи». Я его ненавижу! ***** [зачем] они постят меня каждый день?
— Считаешь, что они тебя эксплуатируют?
— Да, и мне безумно больно от этого. Я хочу, чтобы у меня было свое клевое комьюнити, которое знает, кем я была, как я жила. Не просто — Кищук и сиськи. Это просто странно.
Один из моих любимых комментариев: «К тебе так относятся, потому что ты такая откровенная». Я не понимаю, в чем прикол. Что в этом такого? Не вижу проблемы. Я могу делать все, что хочу. Это определенная эстетика, которая меня привлекает. Не хочешь следить? Не следи, не нужно.
Такое ощущение, что русские ребята вообще не следят за тем, что происходит в других странах. Одна из моих любимых телок в инстаграме — Даниела Блюм, которая фоткается вообще без трусов. Есть еще диджей Virgen Maria, которая выступает голой. Дело не в том, что она шлюха или еще кто‑то. Это определенная эстетика. Это красиво, это ******* [очень круто]! ***** [черт побери], это природа! Мы все от этого почему‑то отказываемся. И по каким‑то невероятным причинам все друг друга судят.
Меня бесит, что на меня налетают за мою эстетику и не видят в ней ничего более высокого, нежели чем: «О, очередная шалава с жопой!» Я вообще этого не понимаю. Вы стилька в этом не видите?
Пытаюсь побольше путешествовать, чтобы не находиться в этом депрессоне, постоянно ощущаешь себя одинокой. Хотя одиночества — в плане ты один сидишь дома — я не боюсь.
Я боюсь одиночества, когда не будет человека, с которым я смогу поделиться [своими задумками]. Который поймет и скажет: «Йоу, это прикольно!» У меня особо нет единомышленников в России. Да, есть друзья, но хочется куда‑то расти, с кем‑то еще общаться. Мне нравится путешествовать, потому что здесь огромное количество таких людей. Они все понимают и ко всему нормально относятся. Круто, что здесь легко обмениваются идеями. Как бы я ни хотела, но приходится уезжать.
— Твоя цитата: «Миллионы злых детей через пару лет станут миллионами уставших». Ты имеешь в виду молодых россиян?
— Да. Я считаю, что те артисты, которые сейчас у нас как‑то влияют на детей, должны чаще говорить о доброте и как‑то ее продвигать.
Когда я пишу подобные вещи, мне часто приходит в ответ: «Да ***** [блин], опять она ноет!» А я не ною, мне просто не все равно. Я хочу об этом говорить, мне хочется, чтобы люди друг друга любили, уважали и тем самым росли, шагали куда‑то вперед, а не в эту бездну, когда ты всех ненавидишь. Ее же в России реально ***** [очень много]! Мы живем в абсолютной ненависти.
Ты прилетаешь в Москву, и у тебя от этого мурашки по спине. Ты не можешь расслабиться. Здесь [в США] я чувствую себя ******* [очень] расслабленной. Я понимаю, что никто не хочет меня в подъезде подкараулить и с лестницы спустить (реальная история, произошедшая с Кищук в Москве, которую она рассказала вне этого интервью. — Прим. ред.). А в Москве я такое чувствую, особенно от девочек.
Я обожаю женщин, их красоту — она для меня вообще без рамок. Обожаю худых, полных. Получаю невероятное удовольствие от красивого лица, а для меня это не идеальный нос и маленькие ушки, а просто…
Когда человек красив, ты это чувствуешь. И ему вовсе не обязательно быть, не знаю, Анджелиной Джоли. Я от этого вдохновляюсь, а меня девчонки в ответ жалят, не любят. И я пытаюсь об этом говорить, но мне тяжело. Я ****** [плохой] массовый оратор. Включаю прямой эфир [в инстаграме] и понимаю, что ничего не могу, мне нечего сказать. Не знаю, с чего начать, как закончить. От этого мне становится плохо. Поулыбаюсь [в камеру] и выключаю прямой эфир.
Считаю, что надо больше говорить про любовь и взаимоуважение. Не понимаю, почему люди забывают о том, что к другим нужно относится так же, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе. Это большая проблема детей, потому что они это еще не схавали, кого еще не ****** [убили], а когда‑то ведь ***** [убьют]!
Хотя [в ответ на все это] люди начинают говорить: «Ой, *** [блин]! Да ты открой комментарии под постом Карди Би!» Да она идет по улице, и на нее не смотрят, как на ненормальную. Такое отношение еще из‑за того, что мы не выходим на мировой уровень [в творчестве]. Я хочу это изменить, надо делать какие‑то крутые вещи. Собирать людей, как‑то болтать с ними.
— 20 ноября, ты в Киеве, твой твит: «Я счастлива». Что было в этот день?
— Да пьяная я была! (Смеется.) Я вообще всегда счастлива, когда пьяная. Безумно! У меня проходит боль, исчезает тревога, но наутро после алкоголя она опять появляется. И очень сильная — обычно я впадаю в депрессию. Но сам момент… Мне же ***** [плевать], я живу настоящим. Я кайфую! Развлекаюсь, мир потрясающий! Алкоголь очень круто меня расслабляет.
Скорее всего, я тогда выпила и сидела в стрипухе.
— В женской?
— Да! (Смеется.)
— Хочу закончить этот разговор не вопросом-ответом, а твоим твитом.
— Сейчас заплачу! (Смеется.)
